— Ну нет, ни за что не пропущу этот момент! — хлопнула ладошками по столешнице Эля. — Я хочу это видеть своими глазами!
Алекс ненавидел этот момент до конца жизни. Ненавидел Элю и ненавидел Карину, но больше всех ненавидел себя. Он не мог винить Карину за этот взгляд. У него был такой же. Но он быстро закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Эх, не ту из сестричек он приговорил к смерти десять лет назад… А Эля буквально запела:
— Итак, ты утверждаешь, что не слышала о самом сенсационном падении столетия. Не слышала, как Александр Елисеев сделал невозможное и лишился за жалкие полгода вообще всего, что у него было? — Эля кровожадно улыбнулась и впилась глазами в Алекса. Ее примеру последовали и все остальные. Любопытство. Как он отреагирует.
— Почему? То есть как это? — недоуменно захлопала ресницами Карина.
— И правда. Как это?
Алекс предпочел закрыть глаза и не слышать больше ничего. Но воспоминания в голову так и лезли.
Нельзя сказать, что он не попытался Карину найти. Однако, как только начал наводить справки, у него на почте появилось письмо со странного почтового ящика.
«Не ищи меня. Я под протекцией Манфреда. Он тебя закопает»
Но это был хоть какой-то контакт, и он продолжил.
«Алекс, пока прошу по-хорошему!»
В тот день же все его счета оказались заблокированы. На сутки, но тем не менее. Банк-то принадлежал не кому-то постороннему, а его отцу! Разумеется, настораживало, однако ему этого оказалось мало. Вместо третьего письма от Карины ему пришла благодарность от сиротского приюта из средней Азии. На их счет была переведена более чем щедрая сумма. И, разумеется, не с неба упала. Пришлось не только бросить попытки найти пропажу, но и с отцом объясниться.
Вот тогда-то Алекс и осознал, что все, она уехала насовсем. А потому пошел по давно проторенной дорожке.
Диванчик в клубе. Две девушки: слева и справа, каждая из них пытается сделать все, что он только попросит. От алкоголя мутится разум. Был день, но при подобном образе жизни время суток уже перестало иметь значение. Почему? Этот вопрос заставил его перестать спать и есть. Он мог только пить. Почему? Она ушла, почему она ушла? Он никогда не думал, что так больно может быть из-за женщины! Он вообще не представлял, что так больно бывает. И ранили его именно воспоминания, мысли, фантомы.
«Я всегда была твоей и всегда буду»
Он стряхнул руку красноволосой девицы со своей ширинки. Не до нее. Алекс снова поднес ко рту бутылку.
«Но ты знай, что даже тогда я буду тебя любить. Уверена. Всегда»
Будто ему было от этих слов легче! Ни от чего не становилось легче. Не помогал ни алкоголь, ни секс, вообще ничего.
«Я знаю, что это слабость. Но не могу иначе»
Красная снова попыталась пробраться к нему в штаны, да что с ней?! Он стряхнул с себя обеих, попытался встать, но после такого количества алкоголя только упал на колени. Прямо напротив он увидел спящего Стаса… и чертову коксовую дорожку. Почему-то трогать ее было нельзя, но причину он вспомнить не мог. Знал только, что полегчает сразу.
Алекс привычным жестом (никогда его не забывал) зажал одну ноздрю и втянул порошок. И мир содрогнулся, рассыпался мириадами искр счастья. Облегчение, блаженство, забвение. Вместо вопроса «почему» нарисовалась целая вереница желанных образов и воспоминаний. Реальность смешалась с иллюзиями, ни преград, ни препятствий. И нечего желать, и не о чем мечтать. Он ощущал прикосновения ее рук, вкус губ, ладонь очерчивала изгибы до боли знакомой спины… и его перестало смущать то, что волосы у женщины из его фантазий красными не были никогда.
Скатываешься всегда быстро. Переступить черту можно одним шагом, но на то, чтобы вернуться, и миллиарда не хватит…
Отец даже не взглянул в его сторону, лишил и намека на поддержку. Как и все его прихлебалы. Вскоре и последних денег не осталось. Несколько раз они со Стасом оказывались в отделении. И хотя, как всегда и бывает, эйфория начала терять остроту, действовала все меньше и меньше, остановиться он не мог.
Несколько раз приезжала Женя Ливанова, предлагала помочь, но он лишь отмахивался. Правда, однажды она задала вопрос правильный:
— Зачем ты это делаешь?
— Наверное, я надеюсь, что она услышит об этом и вернется ко мне, — усмехнулся он тогда.
А она лишь презрительно скривила губы:
— К такому тебе она НИКОГДА не вернется, — проговорила она.
— Я знаю, — кивнул Алекс серьезно.
И она тоже ушла. Сдалась.
Двадцатого июня от передоза умер Стас. И хотя это было страшно, ужасно, неправильно. Только это все равно не повлияло на Алекса… пока к нему в загородный дом (а из недвижимости остался только он), не пришел Виктор Граданский собственной персоной. Вот только Алекс наставил на него пистолет.
— Ну и ничтожества же вы, Елисеевы! — презрительно скривился он. — Когда твоя мать ушла, Сергей вел себя почти так же. После такого зрелища невольно задумываешься, а так ли уж были неправы ваши женщины.
И Алекс нажал на курок и, разумеется, промазал. Виктору даже напрягаться не пришлось, чтобы отобрать у него и пистолет, и бутылку. Ну и нос разбить — для собственного удовольствия, конечно.
— Я предлагаю тебе на меня работать.
— Мне? — усмехнулся Алекс. Сколько бы дряни он не принял, идиотом не стал и прекрасно понимал, что из себя представляет. Зачем Виктору такое? — И зачем же тебе я сдался?
— Чтобы она не чувствовала себя виноватой, стоя над твоей могилой!
А ведь это была достойная причина! И то, что случилось со Стасом — наглядный вариант развития событий. Если бы не это обстоятельство, Алекс бы, наверное, послал Виктора по маршруту Жени Ливановой, а то и дальше, но уже и сам понимал, что выбираться из трясины необходимо. Граданский предложил помощь, да, было унизительно, но разве можно было пасть ниже?
Он сам пришел к Жене. Снова. Она не отказала. Она никогда ему не отказывала, хотя, пожалуй, и в первый, и во второй раз Алекс украл у нее своими выходками не год жизни и не два. Когда все закончилось, она сказала, что помогает ему в последний раз.
Ну что сказать? Прискорбно, что чуть ли не весь мир знал о его бедственном положении, а помогли только бывший враг и любовница отца. И по этой же причине Алекс был готов сделать для Виктора чуть ли не что угодно. Благоразумно молчал об этом, конечно, но знал, что это правда.
А теперь вдруг выяснил, что его сигнал бедствия был услышан всеми, кроме того, кому был адресован. И Алексу стало немного легче. Возможно, если бы она знала — приехала бы. Теперь-то он, естественно, радовался, что она не приехала. Радовался, что ни Карина, ни Жен его таким не знали. И да, было безумно стыдно, что пока она боролась за жизнь дочери, он пытался выбраться из трясины, в который очутился по собственной дурости. И не впервые!
